Овчинников Вадим Евгеньевич

Хлобыстин А.

Послания Вадима Овчинникова

 Искусство требует жертв, жертвенности,

 самопожертвования и жертвоприношений.

                                        Вадим Овчинников

Вадим Евгеньевич Овчинников* (1951-1996) — ти­тан петербургского искусства конца XX в., ангел-храни­тель этого города. Он известен как гениальный живопи­сец и рисовальщик (две персональные выставки Вадима прошли в Русском музее), создатель авангардных книг, великолепных объектов и коанов, писатель, поэт, музы­кант, деятель почтового искусства, педагог и духовный лидер большого творческого сообщества. В его образе совмещены черты художника, воина и шамана.

Самый активный период творчества Вадима отно­сится ко времени, когда в русской культуре происходили грандиозные перемены. Приехав в 1973 г. из Павлода­ра (Казахстан) в Ленинград, он стал выдающееся фигу­рой на местной художественной сцене. В 1982 г. он всту­пает в ТЭИИ (Товарищество Экспериментального Изобра­зительного Искусства), а с 1983 г. становится членом груп­пы «Новые Художники». На время восьмидесятых — начала девяностых годов приходится один из самых ин­тересных периодов нашей культуры. Динамика перемен и насыщенность событиями в эту эпоху вызывает ассоциации с тем, что в современной французской философии называется «шизореволюцией»: произошло крушение старого советского моноязыка культуры, исчезновение идеологии, обнажение пустоты, эйфория, семиотическая катастрофа, тотальный кризис самоидентификации, паника и, наконец, наступление новой идеологии корысти. Все эти процессы отразились в творче­стве, жизни и смерти Вадима.

Посте перестроечного баловства и путешествий на­ступил надлом: вполне жестко определилась новая иде­ология, ломавшая людей не хуже старой, рухнул миф о творческом рае на Западе. Приобретенная во время анархического «безвременья» энергия начала иссякать. В 1996 г. умерли такие знаковые фигуры, как В. Овчин­ников и С. Курехин, находился при смерти и ослеп Т. Но­виков. Поколение веселья умерло от смеха.

В условиях «поплывшей» действительности на пе­редний план вышло общение, позволяющее строить но­вые ориентиры и новые тела. Можно сказать, что такая ситуация характерна для мировой культуры той эпохи. Небывалым образом развиваются новые технологичес­ки протезы общения («дешевые дорогостоящие эффек­ты» по выражению Олега Котельникова): факсы, автоот­ветчики, электронная почта, пейджеры, мобильные те­лефоны, SMS, химические наркотики нового поколения и т. д. (Запись в дневнике нового русского: «Сегодня пе­речитывал пейджер. Много думал»). Нельзя не согла­ситься с Евгением Головиным, что в нашем децентрали­зованном, лишенном высоких смыслов мире, это при­знаки энергетического кризиса, охватившего всю запад­ную цивилизацию. «Индивидуальной энергии хватает лишь для общения, интерактивности, но не для свобод­но-самостоятельного бытия». **

Магический язык футуризма не был изобретен и со второй, техногенной попытки. Отсюда отсутствие в новых протезах передачи энергонасыщенной информа­ции. Никому не придет в голову хранить «имэйлы»: боль­шая часть электронной культуры — это гигантский мыль­ный пузырь спама. Письменная культура умерла: люди не пишут традиционных писем, а потому история совре­менной культуры имеет анекдотический характер, когда, как во времена Вазари, история художника — это набор небольших историй и слухов.

Вадим Овчинников был последним автором «по­чтового искусства», чьи письма влияли на духовную си­туацию в искусстве Петербурга и позволяют сейчас вос­станавливать реалии жизни художников времени Пере­стройки. Эти письма обладали настоящей энергией, они не позволяли людям сдаваться, и помогали трез­во и весело смотреть на бушующий вокруг хаос. У по­эта Владимира Сорокина, вынувшего из почтового ящика вместо, скажем, повестки из военкомата уведом­ление в том, что он является «памятником русской куль­туры», настроение резко менялось в лучшую сторону, на возвышенный лад.

В самом Вадиме можно видеть некий контраст. В отличии от остальных представителей движения «Но­вые художники», бывших первыми представителями медиа-арта. Овчинников был человекам отшельнического, сокровенного, таинственного типа. Он был немногословен не тусовался, по-английски исчезал из многолюдных компаний. Тем не менее, все его друзья ощущали важность и насыщенность общения с ним. Вадим оказывал огромное влияние на всех окружающих, и после его загадочной смерти целое сообщество ощутило себя осиротевшим. Люди, ежедневно общавшиеся с Вадимом, ежедневно же могли и получать от него письма. Это был параллельный мир, в котором Вадим открывался активной, необычайно наблюдательной и остроумной личностью.

Как человек, обладавший шаманско-психоделическим опытом, Вадим знал, что общение происходит на многих уровнях, помимо вербального и текстового. К его посланиям можно отнести и его картины, которые он дарил друзьям с щедростью, которую я больше не встре­чал. Он же возродил жанр «записи в альбом» — сохранилась одна книжечка для школьниц «Мои друзья», где деятели ленинградской культуры оставили свои суждения на разнообразные темы. Во дворе знаменитого художественного сквота на ул. Пушкинской, 10, где располагалась мастерская Вадима с 1989 г. появлялись различные абсурдистские листовки и плакаты. В целом, послания Овчинникова близки к «коанам». В них одновременно могли содержаться встряхивающая провокация, при­глашение к игре, наставление, осуждение, решение  какой-то бытовой ситуации и т. д. Распространенной формой было бюрократическое письмо, обычно на бланке, с официальной подписью и печатью (безголовый  человек в комбинезоне, круглая печать какого-то провин- циального учреждения). Веселая компания Вадима в переписке общалась посредством того, что на сетевом языке впоследствии назвали «аватарой» — виртуальной ^: куклой или маской. Корреспонденты Вадима получали письма от некоего Ст. Бухгалтера, Директора райвоенкомата И. В. Грудастого, Коллегии Д. П., В. Окинечева и др. Шли бесконечные постановления, уведомления, приказы, заявления, призывы, высказывались авторитар­ные «мудрые мысли» и т. д. Например, художники-нон-конформисты, суровые борцы за социальную справедливость, любившие различного образа собрания и пети­ции, вдруг могли получить «постановление №18-016» следующего содержания: «Удаление зубов у членов ТЭИИ будет производиться 28 мая 1987г. в 5.00 утра у ст. метро «Кировский завод». При себе иметь зонт, 2 (две) пары чистых портянок и продукты на 6 (шесть) дней». Патриарх андеграунда Б. Н. Кошелохов получил письмо, где на четырех листах шли велеречивыерассуждения о технике живописи и рисунка, валере, лессировках и т. п. в стиле «мастера искусств об искусстве». Все это барочное великолепие заканчивалось словами: «А в Красногвардейс­ком районе не появляйся, п.. .ды получишь». Поэт и мыс­литель Аркадий Драгомощенко получил по почте ху­лиганский анонимный листок покрытый десятками вари­аций его фамилии, типа «Вынамнепердыщенко» или «Держиморденко».

В Советском союзе, где все конструкции мира по- иезуитски были признаны идеальными, творческому человеку приходилось находить индивидуальные стра­тегии типа традиционных дендизма или юродства. Во времена Бахтина смех, бескрайний абсурд, «панургианство» были осознаны как выход из негативно/пессимистического манипулятивного зазора лжи, образующего страх. Окружение Хармса, «Арефьевский круг», панки и Новые Художники восьмидесятых годов придерживались выразительной и энергоемкой минималистической линии. Крайняя форма, сводящая всю суть творческого действия к ускользанию, выдвинул соц-арт, что в итоге определило то, что его модель была адаптирована убегающим от от­ветственности обществом.

В советское время был интересен момент прохож­дения, проскальзывания через жесткую, но тупую бюрок­ратическую машину, помечавшую все своими штампами. Об одном из членов так называемого «Арефьевского кру­га» (бывшего своеобразной ленинградской параллелью экзистенциалистам и битникам) — Радионе Гудзенко есть сведенья, что он «в 50-е г.г. занимался фактически мэйл- артом - своей жене, балерине, во время ее гастролей посылал листья растений, наклеив на них марку и надпи­сав адрес».*** Искусствовед Алла Митрофанова, ездив­шая на работу в Павловск, в карточки на электричку впи­сывала имена типа Алла Даниловна Хармс или Мария Федоровна Баден-Вюртембергская. Вадим Овчинников вместо марок наклеивал вырезки из журналов, этикетки спичечных коробков, подклеивал под марки цветные нитки, создавал на конвертах различного рода коллажи из слов и образов, собственных рисунков. Можно было получить от него пустой конверт и оказывалось, что пись­мо напечатано на его внутренней стороне. Часто содер­жимое письма представляло из себя дополняющие друг друга или просто склеенные разнообразные объекты, разворачивавшиеся в различных простран­ственных и смысловых плоскостях. Посылка по почте му­сора или прекрасного произведения были равно абсурдны.

«Произведением искусства» мог стать фанерный ящик посылки, расписанный Вадимом в абстрактном стиле.

Самым активным периодом переписки, организован­ной Вадимом Овчинниковым приходится на 1987-1988 гг., когда в этот процесс были вовлечены несколько десятков человек. Основными адресатами Овчинникова были худож­ник Борис Кошелохов, художник и писатель Владислав Гуцевич, кинокритик Сергей Добротворский, — состав­лявший с поэтом, художником и военным историком Алек­сеем (Вилли) Феоктистовым, Максимом Пежемским, худож­ником Захаром Николаевым и рядом друзей общество «Че- паев», — супруги — художники Вячеслав Шевеленко и Марта Волкова, лидер «Новых Художников» Тимур Нови­ков, поэт-исполнитель и оригинальный перформансист Владимир Сорокин, искусствовед Алла Митрофанова, ав­тор этих строк и др. Вадиму писали по адресу: ул. Пугаче­ва, д. 9, кв. 47,195027.

Первая выставка почтового искусства Вадима Ов­чинникова проводилась в 2000 г. в Петербургском Архиве и Библиотеке Независимого Искусства (ПАиБНИ, где хра­нится самое крупное собрание его писем) при Музее Нон­конформистского Искусства. В 2001 г. переписка Вадима с друзьями выставлялась в Центральном музее свя­зи имени А. С. Попова. В 2004 г. часть собрания пи­сем В. Овчинникова из ПАиБНИ была передана в Цент­ральный музей связи.

                                                                                                      Андрей Хлобыстин