Канат Омар
Последний индеец
Но если как-нибудь его
Случится встретить вам,
Тогда скорей,
Тогда скорей,
Скорей скажите нам.
Даниил Хармс
Май того года выдался на редкость для сумеречного Петербурга сухим и прогорклым. Мы ждали появления из типографских недр литературно-художественного альманаха ПРОГУЛКА, издаваемого на грант Центра современного искусства Сороса, под маркой творческого центра Борей-ART. Мы – это группа сотоварищей, так или иначе связанных с ускользающим миром Пушкинской, 10: художники, музыканты, поэты, «киношники», провидцы и сумасшедшие.
Старинный особняк у Московского вокзала, в двух шагах от Невского, был расселен под капремонт еще в 1989-ом и замер без жильцов. Впрочем, ненадолго. Художники андеграунда, вечно мающиеся без мастерских и не состоящие ни в каких иных союзах, кроме дружеских или находящихся за гранью рационального, быстро сообразили чудесную возможность, и вскоре на месте хмурого петербургского «колодца» возник скват*, этот чужестранный цветок, который к нынешнему времени, похоже, исчерпал себя полностью и вскоре исчезнет вовсе: иных уж нет, а те далече. Впрочем, из последнего message, дошедшего с берегов Невы, следует, что пару подъездов решено-таки оставить «кудесникаминищим собратьям». Так что некое подобие прежнего сохранят для туристов – в ожидании следующих августов, октябрей либо иных, более счастливых – ибо вне политики – революций, в надежде на ренту с былых "безумств". Однако, все по порядку.
Итак, был май 1996 года. Идея литературно-художественного издания вынашивалась Владиславом Гуцевичем и вашим покорным слугой уже в течение нескольких лет. За это время в портфель несуществующей редакции ВР.И.О. редактора удалось заполучить некоторое количество разнородных по тематике и качеству рукописей, родственных одним ценным свойством: все они были суть творениями не профессиональных литераторов (за исключением, может быть, только Николая Кононова, ошеломляющего открытой мощью лингвистического откровения, сродни эпическим эллинам), а как правило, мастеровых визуального искусства. Этим-то проект и показался интересным ЦСИ**.
20 мая состоялась презентация КНИГИ ВЕЧЕРИНОК Игоря Хадикова и Фомы***. На 31 мая была назначена презентация ПРОГУЛКИ. Что поразительно! В предисловии к альманаху Хадиков приводит стихотворение Хармса «Из дома вышел человек...».
Там есть такие строки:
И вот однажды на заре
Зашел он в тёмный лес
И с той поры,
И с той поры,
И с той поры исчез.
Потрясающе отчаянное совпадение, продиктованное неизвестно кем или чем, но столь верно отвечающее обстоятельствам того горестного мая!
Из Записок бездельника Дзуйхицу:
«Был на «Пушке». Прочерк, возникший со вчерашнего дня после слов «начальника»****, кажется, ничем и – уж тем более – кем невосполним... Никто ничего не подозревал: жена думала – в мастерской, друзья – дома... В пятницу, в последний день этой бестолковой весны, провели в 103-ей***** «презентацию». Говорили (Влад, Фома, Мамба, Ольга Тимофеевна, Случайный), в основном, о покойных...»
Кстати, и название ПРОГУЛКА – в определенной степени случайное, что оправдывает его больше, нежели все умозаключения второго, так сказать, плана – весьма показательно. Оно озарилось вдруг, само собою, уже после порядочной сотни вымученных зародышей иных, должно быть, книг, когда, казалось бы, выбрано наиболее приемлемое – в миг между поднесением ко рту «электрификационного» цилиндра с ячменным суррогатом кофе и жгучей затяжкой честных GITANES: взгляд, блуждая по сумрачным стенам мастерской Вадима, уперся вдруг в прямоугольник застывшего масла – брезжащий, перетекающий из сна в явь. Это была ПРОГУЛКА.
За окнами, обтянутыми матовой бумагой, мастерской под самой крышей (выше только чердак, постоянно горевший по вине поднебесных бомжей), реяло пронзительное и до спазм в горле трогательное небо, исполненное влажной горечи подворотен и болезненных дворцов. Внизу обрушивали водопады ошалелых созвучий неистовые покорители Северной Пальмиры. Вадим внимательно смотрел в глаза,брал свою имперскую (золото и чернь) гитару, отчего-то казавшуюся выпуклой, и уходил в глухой импровизации под потолок. Вас не приглашали, но присутствовать не возбранялось. Напротив, вы были необходимой деталью интерьера, безымянным отражателем, чей слух был не менее важен, чем звук.
Если же быть окончательно достоверным, Вадим, на мой взгляд, был тем самым стержнем, на котором держались не только Пушкинская, 10 и ее спутники по бесчисленным берегам каналов и рек, но и весь до наивности искренний в понимании свободы блистательный мир рубежа 90-ых в северо-западном углу Евразийской песни.
Одно перечисление афиш 1990-96 годов, сообщающих об удивительных бдениях под боком Новой Академии Изящных Искусств, свидетельствует само за себя: СТРАННЕЕ, ЧЕМ РАЙ-II; МУЗЖЕСТВО; БИЛЬЯРДНАЯ ПЕРСИДСКОГО ПОСОЛЬСТВА; ЖИЗНЬ РАСТЕНИЙ – неповторимый список поистине авантюристических путешествий в пространстве и времени одной замечательной личности, в чьем исполнении промозглые реалии казались не более чем забавные игрушки карманного праздника. Петербург представал уже как бы слегка сверкающим от преломления сквозь призму, выточенную Вадимом из собственных грез. И тем более жутким показался гулкий, остывающий после солнца город, чью пустоту теперь ничем не измерить.
С периодичностью в год Вадим дарил то «писательскую» трубку, то чернильную ручку Osmiroid, выуженную из развалов на Манхеттене. В летние каникулярные дни 1994 года в Павлодар пришло письмо с пометкой на конверте СЛУЖЕБНОЕ и гербовым орлом. Привожу его целиком:
«В связи с переходным периодом Вы назначаетесь Международным наблюдателем по делам литературы и искусства.
С уважением,
Правление Коллегии ДП
6 июня 1994 года, С.-Петербург»
Вот так. И никак иначе. Приходится учитывать и соответствовать.
Самой запомнившейся из последних была идея Вадима о путешествии на лоскутной арбе по степи. Конечный пункт не оговаривался, но Байконур был на первом месте – вероятно, – по рифмующейся с Петербургом сути.
Но всё это: и чудесное присутствие самого, быть может, подлинного человека, и эта до сих пор неясная, ничем не оправдываемая потеря – все это еще слишком близко, еще слишком… Впрочем, не знаю, стоит ли пытаться фиксировать эту ноющую тягу, где-то там, в мешочке мышц и бормочущей крови.
1990
мы болтались как в проруби голубь
петербург стылый мамонт
был огромен и пуст
вспыхивая уносились авто из мертвецкой
кто из нас тогда знал кто до завтра дотянет
в сквозном коридоре на петроградской
вытягивал слово за словом
из прозрачной гортани
блистательной и непорочной встречала нас ночь у бара
мы пытались дверь отворить
за которой дышало и пело
играли наяды в волнах и львята зевали поодаль
кто теперь смотрит нам вслед и на волковском бродит
Канат ОМАР
НОВОЕ ВРЕМЯ, № 21, 1998
___________________________
* скват (англ. squat) – пустующее здание, «освоенное» богемой.
** ЦСИ – Центр современного искусства Сороса, Санкт-Петербург.
*** Фома – Thomas Campbell, американский филолог, поэт и переводчик, изучающий места из биографии Бродского применительно к географии отрочества и молодости классического героя, абсолютно проникшийся «нотой Петербурга», причисляя последний если не к столицам мира политическим, то уж артистическим точно – Париж, Нью-Йорк. Лондон...
**** Анатолий Соколков – тот самый «начальник Камчатки».
***** Галерея 103.